И так. Вот работы наших участников. Оцениваем и голосуем за лучшую! Один человек - один голос. Можете прятать под ключ или оставлять открыто - это не важно.
Ночь в городе
№1
Вокруг отвратительная серость. Белая ночь, которую режут огни фар и резкие звуки мегаполиса. Серость - не чернота; по-настоящему темно здесь никогда не бывает
Как же меня раздражает этот город.
Конечно, я могу уйти отсюда в любой момент, и сегодня же оказаться в каком-нибудь Париже или Нью-Йорке. Увидеть любой уголок мира любыми глазами. Никогда не думать о болезнях, деньгах, недоступных женщинах.
Скажи мне кто-нибудь тогда, что все это меня ожидает - рассмеялся бы в лицо.
Наверное, я должен быть счастлив. Должен быть благодарен тому, кто подарил мне все это. Подарил свободу - а ведь я был ЗЭКом. Надеялся только на открытую дверь, на поводок подлиннее, а получил столько, сколько даже сам черт, наверное, не имеет. Наверное, мне нужно иметь миллионы планов, с такими-то возможностями.
Но у меня их нет. Ни планов, ни благодарности, ни тем более счастья.
Есть только эта проклятая белая ночь.
Самая ужасная из всех, что были когда-либо.
Сегодня на восьмидесятом году жизни скончался мой благодетель. Руководитель проекта "Свободный дух", и последний из живых, кто вообще о нем знал.
Как легко догадаться стать этим самым свободным духом полагалось мне. Ну и еще троим ребятам. Мы должны были быть первыми из нового вида, которому не страшны никакие опасности и не нужны никакие ресурсы. Чистый разум, могущий вселиться в тело любого живого человека. И делать с ним все, что угодно. Идеальное оружие для идеальных операций. Хоть прямо сейчас бери камеру и снимай голливудский боевик с перестрелками, длинноногой девицей и поцелуем в конце.
У наших ученых все вышло немного иначе - реальные условия, знаете ли, всегда все портят. Проект быстро свернули, не получив осязаемых результатов, а нас - вернее, наши тела - умертвили. Отключили в тот момент, когда мы могли - только могли - быть вне их.
Как выяснилось позже, мне повезло меньше всех.
Весьма занимательно, скажу я вам, наблюдать за собственной смертью.
Весьма интересно наблюдать за тем, как умирают от старости твои убийцы. Один за другим. И понимать, что как бы ты ни мстил, они не переживут и десятой доли той тоски, что чувствуешь сам.
Они отмучаются и уйдут в темноту.
А я останусь в этой серости навсегда.
Моя ночь будет длиться вечно.
№2
- Ночь на одном и том же участке города наступает по-разному. Кто-то, проведя целый день в офисе, видит лишь итог – черную пелену, покрывшую улицы. Кажется, что она в один миг набросила это одеяло, пока ты отвернулся к компьютеру или отошел за чашечкой чая.
Иные люди замечают все оттенки этого черного. Они, словно художники, следят, как чужая кисть накладывает все больше теней, как мазки становятся толще.
Ночь нужно уметь ждать, только тогда она предстанет перед тобой во всей красе. Словно скромная девушка, что выходит из тени постепенно, от ступившего в круг света носочка до поклона головы.
Молодой священник устало слушал мужчину за перегородкой. Было уже поздно, и он планировал отправиться спать, пока безумный посетитель не попросил об исповеди. Помогать страждущим, давать выговориться грешникам в любое время, не этого ли хочет наш бог.
- Пожалуйста, продолжай, сын мой. Что тяготит твою душу?
- Понимаете, ночь красива в полной мере только когда окрашена алым. Вы тоже не могли отвести глаз от черноволосой девы, чьи красные юбки взвиваются в танце, правда ведь, святой отец? Впервые я полюбил эту картину пару месяцев назад. Я шел за юной девушкой несколько кварталов. Она жалась в улицы, надеясь скрыться, но только помогала мне, уходя все дальше от центрального проспекта. Воздух наполнился терпким запахом страха. Я закрывал глаз и шел только на этот запах и стук каблуков, - голос мужчины, поначалу тихий, становился все громче. – Я наносил девчонке порезы, а она вцеплялась в мое пальто, ударяла слабеющими руками, кричала. Еще ни одна ночь любви не была такой пьянящей и жаркой.
Священник слушал молча, не в силах произнести ни слова. Он привык, что исповеди полны измен, украденных шоколадок, вранья. Но не убийств.
- Когда я очнулся, место вокруг было полно крови. Она была разбрызгана по листьям, как будто художник споткнулся и расплескал краски. Так правильно и пугающе.
Пастор попытался взглянуть на посетителя через резные отверстия перегородки, но не увидел лица, скрытого в темноте.
Священник впервые после исповеди вышел с трясущимися руками. Совесть вынуждала остановить преступника, но церковный долг напоминал о таинстве исповеди. Он с трудом удержал эмоции в себе и молился в этот вечер только о том, чтобы таинственный посетитель не пришел вновь.
***
- Следующей была, если я правильно помню имя, Мэри. Она сама повела меня за собой в надежде взять с меня деньги. Проститутки не слишком-то осторожны. Ее тень покачивалась при каждом движении бедер. Стоило мне вспороть кожу на ее животе, как девушка схватилась за нее в попытке сцепить. Словно ткань куклы. Видели бы вы, насколько люди бессильны перед силой ночи. Мир выскальзывает из их окровавленных пальцев, и это их удивляет. Человек лишь элемент картины мира. Только ночь высвечивает нас настоящими.
Я запомню, как в ее испуганных глазах отражалась луна и плескалась там до рассвета. Я чувствовал ликование ночи, которая вертелась в этом отражении во всем великолепии своих красных одежд.
Мужчина в очередной раз не успел ничего сказать жестокому визитеру. Да и что? Даже тысячное прочтение молитв не очистит его душу. Казалось, преступник нуждался только в том, чтобы его выслушали.
***
- Простите, святой отец, сегодня я убил вашу прихожанку. Она убегала, но споткнулась, поцарапав ногу. Кровь выступила на светлой коже, но рана была не настолько глубокой, чтобы лужи наполнились алыми ручейками и засверкали в лунном свете. Они все пахнут свежестью, жизнью, как только кожа дает крови выход. Я бы хотел спросить нашего создателя через вас, святой отец. Почему только ночью люди красивы, почему в дневном свете украшенные мною тела так уродливы? – Мужчина наклонился, чтобы посмотреть на священника и позволить тому увидеть свои глаза, и тут же вышел, не дождавшись ответа.
Выносить этот груз ответственности падре больше не мог. Придется забыть о таинстве исповеди и поведать людям об ужасных преступлениях, что случаются в городе. Они должны пережидать ночи дома, потому что маньяк не остановится никогда.
Святой отец выбежал на улицу следом за убийцей, однако тот уже скрылся из виду. Он обошел церковь в надежде найти его и обнаружил мертвое женское тело в темных одеждах. Мужчина вскинул руку, чтобы перекреститься, но отшатнулся, увидев на ладонях кровь. Его затрясло как в лихорадке, заставив упасть на колени рядом с трупом.
Из отражения в окрасившейся алым лужи на священника смотрели те же глаза, что он видел за резной перегородкой.
№3
Когда засыпают дети, а их родители окончательно напиваются из чаш любви. Когда закрываются окна, а двери запираются на все замки. Когда гаснет свет и остаются исключительно уличные фонари. Когда телевидение не вещает ничего, кроме рекламы и кратких повторений вечерних новостей. А на улицах становится тихо, как в самом глухом лесу. Когда автомобили редки, как звезды на небе и слышны отдаленные вои сирен.
Тогда в город приходит ночь, безобразно удлиняя тени, что рисуют свои сказки на облезлых стенах домов.
Сказки, что рассказывают историю маленьких мальчиков, которые не успели прийти домой до наступления темноты и теперь их кости гремят в железных тарелках волков сопротивления. Сказки, о непослушных девочках, которые решили, что уже достаточно взрослые для этого мира, чтобы выпорхнуть из-под крыла родителей и теперь раздвигают ноги перед безобразными стариками, забыв чьи они дочери и свои розовые мечты. Сказки говорящие волчатам не спорить с охотниками из темного леса, потому что они сильнее и не будут разбираться в возрасте, стягивая шкуру с улова.
Тени со своими историями расползаются по всему городу, укрывая его и превращаясь в тьму, что является порождением самых глубин сознания жителей города. Тьма, которая существует от начала времен, не меняясь и не прогибаясь. У тьмы свои законы, она не считается с жителями планеты. Она равнозначно заботливо укрывает, как мягкое покрывало, убийц, стоящих в подворотнях и выжидающих своих жертв, и дома, где спят новорожденные, чтобы яркие всполохи большого города не беспокоили их чуткий сон.
И пока в шумных пабах сидят взрослые люди, ловя от жизни то, за что могут ухватиться. Пока рев мотора нарастает с каждой секундой, потому что сидящим в автомобиле не хватает адреналина. Пока кто-то находит решение в стакане с выпивкой, а успокоение в шприце с наркотой. Тени встречаются со тьмой, рассказывая ей свои сказки, чтобы она воплотила их в реальность.
И ночь продолжает свое течение по улицам города, даря ему новую жизнь, вдохновение и идеи, даря ему страхи, кровь и грехопадения.
Пока не наступает рассвет.
№4
Я открыл бутылку пива и вышел на балкон.
Одновременно с тем, как отодвинулась балконная дверь, в квартиру, до этого наглухо задраенную и полную кондиционированного прохладного воздуха, ворвалась летняя душная влажность и детский смех: в высотке по правую руку на веранде десятого этажа был накрыт стол. Семейный ужин.
Я смотрел на реку. С годами зрение становилось всё хуже, и сейчас пейзаж представлял собой одно большое чёрное пятно, испещрённое разноцветными огоньками.
Я смотрел на реку. И пил. Считал горящие окна в высотке: персиковый, аквармариновый, персиковый, сверху три подряд. Затем долгая чернота и ослепляюще-белое пятно веранды. И снова чернота, уходящая вниз, теряющаяся где-то под крышами нижних домов.
Офис напротив: светлый этаж, тёмный этаж, светлый, тёмный, длинная зебра. За ним — яркие поисковые прожекторы. Автомагистраль, почти пустая, но всё равно мерно гудящая памятью машин, ровными рядами зажжённых фонарей убегающая к востоку, к горам.
Я смотрел на реку. Уже поздно, корабли не ходят, но огни на пристанях всё равно горят.
Это всё какой-то знак.
Какой-то шифр.
В огнях — посланье мне. Какое? От кого?
Я устало потёр глаза свободной рукой, опираясь об ограждение. Я стоял, босиком, голый, потому что в такой час всё равно никто не увидит, а если и увидят, то нате, смотрите, суки, на живых ещё. На тех, кто планирует ещё сотню лет прожить. Две сотни!
При удачной перезагрузке, может, даже и три.
Пиво отдавало неприятной сладостью, как подгнившие законсервированные фрукты, но я всё равно пил, потому что большего этот город предложить мне не мог. Дрянное пиво, дрянные перспективы — всё мне под стать. Да воздастся каждому по заслугам его.
Аминь, блять.
Хотелось швырнуть бутылкой вниз. С чувством. Останавливала здравая мысль, что найдут. И бутылку, и меня по ней: держу пари, я единственный в этом доме пью эту отраву.
-Закрой окно, - подал голос Кот.
-Скажи ещё, что тебе дует. И это называется «балконная дверь».
-Закрой балконную дверь.
-Всё-таки дует?
-Закрой.
-Я пью.
-Ты можешь допить внутри.
-Внутри холодно.
-Выключи кондиционер.
-Тогда будет душно.
-Снаружи тоже душно.
-Но тепло.
-Почему я не оставил тебя в Пятнадцатой?
-Потому что не в твоей власти было меня там оставлять.
-Закрой это грёбаное окно.
-Балконную дверь.
-Я тебя сейчас столкну. Вниз. Говорят, умирать больно.
-Кот... - я прыснул от нервного смеха, - да если бы я мог умереть, я бы уже был сто тысяч лет как мёртв. Но я не могу, идёт? Ёбаный live-die-repeat, заедшая, мать её, кассета, в блядском
волкмане!..
Кот шевельнул хвостом.
-Уймись, истеричка.
-Да я спокоен, как удав... - в подтверждение я выдохнул, до боли сжимая пальцы на ограждении.
-И закрой окно.
Бутылка бесшумным укором ухнула вниз с двадцать четвёртого этажа, с ускорением моего неловкого замаха; аккурат в тот момент когда по законам физики зелёное бутылочное стекло, продукт переработки обанкротившейся в прошлый четверг фабрики «Пинс и сыновья», должно было встретиться с крышей синагоги, пронзительно взвыла сирена, автоматически подсветившая низы зданий кроваво-красными прожекторами.
Едрить-колотить, подумал я.
-Внутрь! - взвыл Кот, и я, напоследок показав вспыхнувшему алым городу свой бледный зад, метнулся обратно, чтобы вдарить кулаком по белой кнопке на белой же стене: система послушно уронила тяжёлые пуленепробиваемые жалюзи поверх захлопнутой балконной двери, надёжно отрезая нас от внешнего мира. Противный вой сирены оборвался, но оборвался только внутри, в нашем маленьком тёмном мирке; там же, снаружи, она продолжала надрываться во всю мощь своих автоматических лёгких.
Кот сунулся мне под руку.
-Снова кого-то поймали.
-Или ловят.
-Сколько у нас времени до перезагрузки?
Он качнул головой.
-Сирена вырубает всё электричество.
-Часы, Кот, чёртовы наручные часы, не зависящие от электричества!
Жаклемановское творение обнаружилось на нижней полке шкафа, в задвинутой дальше всех обувной коробке, вместе с горстями другого морально устаревшего хлама; эта коробка была нашим сокровищем, святыней, Граалем, искомым сэром Борсом и найденным нами. Часы, ручки, блокноты, исписанные и чистые, монетки, засушенные цветы. Часы. Часы.
Видевший в темноте в разы лучше меня Кот цыкнул первым.
-Третий час ночи.
-Когда была предыдущая?
-Четыре дня назад пополудни.
-Значит, у нас есть время до?..
-До пяти утра. Чуть меньше трёх часов. «Аварийку» вырубят через полчаса, но город будут шерстить до рассвета.
Я запустил пальцы в волосы. Кот задумчиво постучал по стеклу часов.
-Экстренный выход из системы?
-Ты же знаешь, как я это ненавижу...
-Давай, детка. Контрл-альт-делит, и через секунду мы уже будем в наружке.
Я извлёк из того же ящика древний, как дерьмо мамонта, револьвер.
-Гооосподи...
Кот нервно покосился на плотно задраенную балконную дверь, в которую бахнул луч поискового прожектора вертолёта: по полу пронеслись ослепляющие в своей яркости тонкие лучи, раздробленные отверстиями в жалюзи.
-Прыжок с двадцать четвёртого не лучше.
-После прыжка с двадцать четвёртого настанет фатал эррор...а эта хрень не больней комариного укуса. Сирена, понимаешь? Нам нельзя здесь оставаться.
-Понимаю, - я прищурился, целясь в голову Кота. - Тогда встречаемся через час у моего дома.
Голосование до 31-го января.
![[X] Kail Kai](http://forumavatars.ru/img/avatars/0013/5d/81/126-1421589203.jpg "[X] Kail Kai")
