***

Звонок разбудил Эрику ровно в четыре тридцать утра. Кое-как вынырнув из наиприятнейшего сна, в котором вокруг неё танцевали гавайскую хулу загорелые безмятежные красотки, а она сидела в удобном пляжном шезлонге и попивала подносимые ей время от времени коктейли, она открыла глаза и мрачно уставилась на вибрировавший на тумбочке рядом с кроватью телефон. Потом кинула быстрый взгляд на спящую рядом Джи: та не проснулась, но с беспокойством нахмурилась сквозь сон, словно тихое жужжание на грани слышимости принесло в её сновидения что-то тревожное. Эрика вздохнула, беззвучно выбралась из кровати, захватив телефон, и вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь спальни.
- Ты, должно быть, сошёл с ума, - сказала она в трубку вместо приветствия. – Звонить мне в такое время. Да ещё и когда я ясно сказала меня не беспокоить. Либо твои новости действительно срочные, либо твоя зарплата окажется сильно урезанной перед самым Рождеством.
Однако звонивший не стал тратить время на извинения или оправдания: ему было хорошо известно, что госпожа Маджере не ценит бесполезных расшаркиваний.
- Мне только что пришло сообщение от особо секретного исследовательского отдела, - доложил он напряжённым голосом. – С объектом снова возникли кое-какие проблемы.
Она выпрямилась, мигом стряхнув остатки сонливости.
- Что-то серьёзное? Мне казалось, эти олухи обещали закончить к праздникам.
- Они и закончили. Почти. Но дело в том, что… сегодня ночью объект опять подал признаки жизни. Мне прислали видеозапись с камер, где он свободно ходит по лаборатории. По словам охранника, он вышел ровно на десять минут, чтобы купить кофе в круглосуточной забегаловке напротив, а когда вернулся – увидел, как объект возвращается в колбу. Самостоятельно. С тех пор объект не активен.
Эрика мысленно выругалась и устало потёрла переносицу. Чёрт бы побрал эти научные центры! Зачем они вечно добиваются дополнительного финансирования на разработку всяческих новейших технологий, если не могут даже разработать нормальную охранную систему, которые не нуждалась бы в подверженных слабостям людям? За эти десять минут отсутствия того любителя кофе произойти, чёрт возьми, могло что угодно. Впрочем… впрочем, тут сознание её наконец включилось на полную, и Эрика вспомнила – на самом деле, охранная система в НИИ были вполне себе современная. Люди для их службы безопасности нужны были обычно разве что для того, чтобы следить за тем, чтобы центральный компьютер, отвечающий за наблюдение за внутренним периметром за и устранение угроз, работал, как надо. То есть, фактически, это всё могло означать лишь одно: кто-то намеренно дождался, пока выйдет потерявший бдительность охранник – и отключил систему.
Откровенно говоря, проблемы с объектом возникали и раньше. Несколько раз он открывал глаза без команды, однажды даже попытался заговорить. Но сегодня, видимо, кто-то решил, что этого мало, и выпустил его погулять.
- Последствия инцидента имеются? В лаборатории всё цело? Следов посторонних не обнаружено?
Информатор сообщил, что всё в порядке, никаких следов и никаких последствий. Значит, объект просто бродил сам по себе, ничего не трогая. Уже хорошо. Эрика с облегчением выдохнула: сейчас, на завершающей стадии исследования, им не нужны были лишние осложнения. И без того всё было чересчур ненадёжно.
- Отлично. В таком случае, передай им, что я посылаю последнее предупреждение. Если они не исправят неполадки – нет, даже не так – если они не найдут способа сделать эти досадные неполадки невозможными в принципе, то я и мои друзья из правительства будем очень разочарованы. А наше разочарование не ведёт ни к чему хорошему.
- Понял. Передам.
Эрика молча отключилась. Да уж, подумала она с сарказмом, так себе будут праздники. Конечно, Рождество само по себе давно уже потеряло былое значение, осталась лишь добрая традиция отдыхать от работы в эти дни и обмениваться подарками, ничего особенного – однако Эрике всё равно хотелось провести эти несколько дней спокойно. Она, в конце концов, тоже заслуживала небольших каникул. Кроме того, в отличие от предыдущих лет, в этом году ей хотя бы было, с кем праздновать. Раньше празднование Рождества для неё заключалось в заполнении бесконечных отчётов под конец года, посещении скучного корпоратива и, может быть, в паре бокалов хорошего вина дома, лёжа в горячей ванне. Но с Джи… с ней было как-то по-другому. Обещало быть, во всяком случае. Эрике представлялись долгие посиделки за полночь у камина, совместный поход за покупками, катание на коньках и отогревание после вдвоём под тёплым одеялом, лучше – будучи обнажёнными. А потом они бы медленно, чувственно занялись бы любовью. А на утро Эрика бы подарила ей купленный заранее белый свитер с кошками – она не смогла устоять, увидев его сегодня на витрине, мимо которой проходила. Джи обожала свитера – и всё больше какие-то нелепые, смешные, совершенно не подходящие ей по возрасту, как будто она специально покупала их в магазине для тех, кому далеко за пятьдесят. Этот, купленный Эрикой, был дизайнерским, и, по крайней мере, в нём Джи не будет смотреться настолько старомодной.
Так же неслышно, Эрика вернулась в спальню. В окне уже забрезжила предрассветная серая дымка, понемногу рассеивавшая ночную темноту. Кот Гагарин, успевший занять ту половину кровати, которая по праву принадлежала Эрике, открыл один глаз при её приближении, зевнул и, будто нарочно, вытянулся во весь рост, заполнив своим пушистым откормленным телом всё стратегически важное свободное пространство постели.
- Пошёл прочь, скотина, - сердито прошептала Эрика, почесав наглое животное по вытянутой спинке. – Это моё место.
Гагарин требованиям не внял и только зажмурился довольно. Эрика решительно подвинула его в ноги – тогда кот сделал разобиженный вид и ушёл, гордо задрав хвост. Торжествуя над этой маленькой победой – война за территорию с этим котом всё ещё шла у них постоянно, с переменным успехом – Эрика нырнула под одеяло. И только тут заметила, что Джи с соседней подушки уже некоторое время сонно за ней наблюдает.
- Проблемы на работе? – поинтересовалась та тихо.
Эрика улыбнулась и мимолётно погладила её по щеке.
- Прости, если разбудила. Ничего особенного. Спи.
Джи зевнула, совсем как её кот. Часы, сделанные на старинный манер, мерно тикали в тишине спальни; будильник был поставлен на шесть утра, хотя Эрика и не понимала, зачем штатному психотерапевту, пусть даже работающему в центральном управлении полиции, вставать так рано. Сама она прибывала на работу не раньше десяти, но вставала обычно в то же время, что и Джи: оказалось неожиданно приятно готовить для кого-то завтраки.
- Что там должно было случиться, что тебе звонят среди ночи? – Джи подвинулась чуть ближе, прикрывая глаза, голос её стал невнятным. – Крах всей финансовой биржи? Ограблены все банки города? Не представляю даже.
Эрика теперь гладила её волосы, убаюкивая. Джи нечасто спрашивала о её делах, справедливо полагая, что Эрика сама прекрасно во всём разберётся. Когда случалось что-то серьёзное, Эрике было достаточно, чтобы Джи просто была рядом – и та об этом знала, потому и не вникала лишний раз в её неурядицы. Когда же она всё-таки спрашивала – Эрика отвечала одно: «незачем это тебе знать». И правда, незачем было забивать её прелестную головку серьёзными взрослыми проблемами.
- Да так, - отозвалась она беспечно. – Ерунда. Спи, милая.
Джи уснула.
До Рождества оставалось четыре дня.

***

Их отношения нельзя было назвать идеальными с самого начала.
На первый взгляд Джиневра Браун казалась обычной тихоней: зашуганная какая-то, скромная (иногда чересчур), пугливая, с этими вечными своими дурацкими свитерами и растрёпанной каштановой косичкой. Пожалуй, сложно было назвать её красивой в общем понимании – так, максимум милой. И Эрика до сих пор не могла разобраться, что же в конечном счёте послужило причиной тому, что она – блестящий политик, глава комитета финансов, член совета правления – вдруг ощутила к этой серой мышке такую тягу. Она была абсолютно убеждена, что заполучить такую, как Джиневра, будет парой пустяков: благодаря своей внешности и манерам непризнанной царской особы, до сих пор Маджере в жизни довольно легко получала желаемое, чем бы – или кем бы – оно ни было. У неё были деньги, власть, уверенность в себе и холодный расчётливый ум, и всё вместе это составляло для неё вполне успешную жизнь. Она настолько увлечена была продвижением своей карьеры, что почти не нуждалась в узах человеческих отношений, и лишь иногда, время от времени, что-то будто находило на неё, и вместо девочек-однодневок, встречаемых ей в ночных клубах, она заводила себе более-менее постоянную подружку. Длилось это обычно не больше пары-тройки месяцев, потом девушки сбегали от недостатка внимания или намучившись с тяжёлым характером Эрики, и, в общем и в целом, сама Эрика по этому поводу не слишком переживала. Она прекрасно знала все свои недостатки, более того – гордилась ими и любила их, не собираясь меняться ради кого бы то ни было. По её мнению, другие люди того не стоили.
Однако потом появилась Джиневра, тихая, обманчиво-послушная, обманчиво-неприметная – и Эрика была неприятно удивлена, узнав, что она, как оказалось, не центр мироздания. У Джи, где-то под слоями свитеров, робости и молчаливости, как под скорлупкой ореха, таилось маленькое, но очень прочное стальное ядро. Джи не любила, когда на неё давили или когда ей пытались командовать – и если она чего-то не хотела, то заставить её невозможно было никакими угрозами, никаким шантажом или чем-то подобным. Окружающим оставалось только диву даваться, когда эта серая мышка вдруг ощетинивалась ежиными колючками и отстаивала своё мнение, в то время как все уже начинали думать, будто этого мнения у неё не существует вовсе. Так, её муж частенько бил её по пьяни и ревности – и однажды в драке каким-то мистическим образом он оказался заколот коллекционным ножом, лежавшим в ящике на кухне. Полиция оправдала это «самозащитой», а потом, благодаря чьей-то умелой протекции (Эрика понятия не имела, кто это был, но хотела бы познакомиться с этим человеком), Джи ещё и сама умудрилась устроиться работать с копами. Это был простой факт, подтверждающий, что и у этой тихони имелась некая тёмная сторона. Она была себе на уме, и это приводило Эрику в совершеннейший восторг. Несмотря на то, что из-за этого же качества приручить этого диковинного зверька оказалось не так уж просто в итоге. И сейчас, спустя почти год после того, как они начали встречаться, Эрика до сих пор старалась не демонстрировать Джи лишний раз свою собственную едкую тьму: отчего-то ей ужасно не хотелось, чтобы и этот человек сбежал от неё так же легко.
Ссоры были в их паре явлением довольно частым. Эрика врала легко, как дышала – а эмпатка Джи всё равно чувствовала её ложь и ожидаемо злилась. Эрика привыкла всё контролировать – и Джи, любовно оберегающая свою личную свободу в определённых пределах, этого не выносила, упрямилась, распаляя этим Эрику только больше. Эрика могла идти по головам, не заметив – и Джи, тайно хранившая в себе идеалы несуществующей справедливости и доброты к людям, упрекала её, тщетно пытаясь объяснить, почему именно так поступать нехорошо; на эти упрёки Эрика обыкновенно отвечала недоумённой улыбкой: «Я ведь забочусь о тебе, милая, неужели этого недостаточно? Почему меня должен волновать кто-то другой?». Мириться для Эрики тоже оказалось в новинку. С её стороны шаги к примирению выглядели так: она приходила в дом Джиневры без приглашения (наполовину считая его уже своим), готовила для неё что-нибудь особенно вкусное и экзотичное и, по-царски усевшись в кресле в гостиной, настойчиво ждала, пока та прекратит свой бойкот и наконец заговорит с ней. Извиняться Эрика не умела вовсе.
Так, за сутки до Рождества, она пришла с корпоратива, оставляя за собой запах чужих, слишком дешёвых для неё духов, а на шее – там, где она не могла увидеть – темнел дерзкий след от чьей-то помады. Она выпивала крайне редко, но справедливо полагала, что уж в канун Рождества может позволить себе расслабиться – так что даже не помнила, затащила ли кого-то с работы в тесную офисную кладовку прямо на корпоративе или же встретила какую-то случайную знакомую. Удовлетворённость (жизнью, праздником, самой собой) волнами расходилась от неё по дому, и Эрика мурлыкала себе под нос какую-то прилипчивую песенку. Джи посмотрела на неё, сжала губы в тонкую злую линию и не стала ничего спрашивать.
- Я взяла нам на завтра два билета на предпоследний рейс в Город-35, - сообщила Эрика, раздеваясь перед сном. – Встретим Рождество в Италии.
Примерно так же она сообщала о любых подобных своих действиях – просто ставила Джи перед фактом того, где и в какой день они с ней будут. Зачастую это сопровождалось и покупкой подобающей одежды для девушки, без её на то согласия.
- Не могу. Я работаю, - ответила та сухо.
Эрика так и застыла с полуснятым платьем в руках и уставилась на неё, недоверчиво прищурившись.
- Мы обсуждали это. У тебя выходной. Даже два.
Джи отвернулась.
- Нет, не выходной. Я уже говорила тебе, что не брошу самовольно работу на два дня только потому, что ты так решила. В полиции сейчас все на ушах стоят с этими праздниками. Ещё и какие-то неприятности в НИИ, ходят слухи, что там проводят какие-то незаконные опыты… в общем, я не могу.
Яростно швырнув белоснежное вечернее платье в угол комнаты, как ненужную тряпку, Эрика резко выпрямилась и, одним широким шагом сократив расстояние между ней и Джиневрой, решительно встряхнула её за плечи:
- Ты совсем идиотка или как?! Италия, я говорю тебе! Солнце, море, тёплый песок. И места в первом классе на самолёт. Ты хоть понимаешь, что в эти дни билетов не достать просто так? Даже мне пришлось заплатить за них тройную цену! А ты говоришь мне про свою чёртову работу, при том, что ты даже не коп сама по себе, а всего лишь психотерапевт! Уж поверь, они обойдутся без тебя два чёртовых дня.
Джи холодно отдёрнула её руки от себя. Из них двоих только Эрика жила в мире богатых – в мире, где можно буквально всё, стоит только захотеть, наплевав на все обязательства. Она упорно пыталась затащить в этот мир и Джиневру, и та не менее упорно этому сопротивлялась, чувствуя себя в нём чужой.
- Не обойдутся. Послушай, можешь лететь одна, ничего страшного. Мне в любом случае не очень-то хочется туда.
Эрика покачала головой и что-то невнятно побормотала себе под нос. Затем подошла к своей сумочке, оставленной на стуле, порылась там и, достав билеты, показательно разорвала их на мелкие кусочки, усыпавшие пол. Не говоря больше ни слова, она ушла в ванную, хлопнув дверью так сильно, что весь маленький дом как будто бы вздрогнул.
Засыпали они с Джи на разных половинах кровати, отодвинувшись друг от друга максимально далеко.

***

Она не просто так хотела уехать на праздники вместе с Джи. Поначалу, конечно, ей мечталось о тех самых домашних посиделках с глинтвейном и одеяло одном на двоих после типичных зимних забав – но потом возникли новые обстоятельства, которые заключались в том, что Городу грозила нешуточная опасность. Звонки из лаборатории поступали всё чаще, и если раньше у неё имелись лишь подозрения, то Эрика теперь была полностью уверена, что кто-то саботирует их секретный эксперимент. Или, вернее, напротив – помогает ему завершиться быстрее, и совсем не в том направлении, которое было желательно для властей.
Эрика не признавала поражений, но умела, тем не менее, чувствовать интуитивно, когда дело начинало пахнуть дурно: долгие годы лавирования в сложных политических интригах и в бизнес-кругах научили её распознавать момент, когда отступиться будет разумнее, чем продолжать настаивать на своём. Так вот: поскольку в этот раз зависело всё далеко не только от её решений, этот момент был упущен. Она знала: то, во что они ввязались с этим треклятым экспериментом, просто не может привести к чему-то хорошему.
- Я могу восстановить билеты, - сказала она Джи за завтраком на следующий день после их небольшой размолвки накануне. – Или купить новые – неважно, сколько это будет стоить. Мы уедем или полетим туда, куда захочешь ты, хорошо? Посмотри на себя, тебе просто необходимо немного отдохнуть. Мне не нравятся твои мешки под глазами.
Джи подняла взгляд от своей тарелки с тостами, щедро намазанными джемом – Эрика любила сладкое, и проще было позволить ей этим сладким делиться, чем объяснять, что некоторым людям, к примеру, больше нравится есть по утрам обыкновенную яичницу.
- Тогда не смотри на них, - ответила она просто.
Эрика нахмурилась. Конечно, не все планы в жизни обязаны были сбываться, Эрика знала это, хотя и была с этим правилом в корне не согласна, однако почему-то именно Джи в последнее время ставила в её колёса самые большие палки.
- Джи, - надавила она, глядя ей в глаза.
Но Джиневра молчала, не отводя взгляд. Эрика сдалась: она решила, что пора сменить тактику и дать этой глупышке время подумать. Если в Городе что-то начнётся, Джи сама поймёт, что лучше здесь не оставаться.
- Ладно, - она мягко улыбнулась. – Как скажешь. Я просто забочусь о тебе.
По-прежнему в молчании, Джи на секунду накрыла её ладонь, лежащую на столе, своей. Это был жест поддержки: «не волнуйся по пустякам, я на тебя не обижаюсь, но и ты на меня не обижайся тоже». Эрика поднесла её руку к губам и поцеловала её пальцы в знак примирения.
- Постарайся придти пораньше, хорошо?

***

Самая ужасная её ошибка заключалась в том, что она была уверена – время ещё есть, и в достаточном количестве. Но оказалось, что времени не было совсем.
Эрика сидела в кресле и дочитывала недавно купленную книгу о новых тенденциях применения психологических манипуляций в маркетинге. Гагарин спал, устроившись на её коленях, и изредка довольно мурлыкал, когда она рассеянно гладила его между ушей. На часах было уже семь вечера, а Джи всё ещё не пришла – полчаса назад она звонила и обещала быть через пять минут. Искусственная ёлка была наряжена заблаговременно, совместными усилиями: половину украшений составляли старые игрушки с глупыми узорами в виде снежинок и разнообразных звериных морд с идиотскими мультяшными улыбками, другая же половина представляла собой синие и серебристые однотонные шары и мерцающие, как настоящие ледяные кристаллы, изящные гирлянды. Днём Эрика успела сходить в магазин и приобрести всё необходимое к предстоящему праздничному ужину, который, вообще-то, большей частью был уже готов и ожидал лишь сервировки. Эрика предвкушала, как они вместе с Джи будут накрывать на стол, обмениваться глупыми шутками под коллекционное вино, которое она специально приобрела загодя, и смеяться, а потом мыть посуду вместе, сталкиваясь локтями и взглядами.
«Странно, - думала она. – Раньше подобной склонности к сентиментальности за мной, вроде бы, не наблюдалось. Чего это я вдруг?»
Ну, может быть, ей просто хотелось попробовать всё это хоть разок. Мать Эрики умерла ещё до того, как успела увидеться с дочерью, а отец был с ней всегда холодно-вежливым, отстранённым; таким образом, у неё никогда не было настоящей семьи. Рассуждая здраво, она признавала, что вышеперечисленные глупости семьёй ещё никого не делают, к тому же, у неё до сих по не возникало потребности делить с кем-то жизнь и строить планы на совместную старость. Однако другой внутренний голос её в ответ на это замечал не менее здраво: если в жизни, как говорится, надо попробовать всё – так почему бы и не включить в этот список попытку с кем-то по-настоящему сблизиться? Если ей не понравится – она ведь всегда может сделать вид, что ничего не было, верно?
И тут, прерывая её мечтательные размышления, зазвонил проклятый телефон. Резко вернувшись в реальность, она дотянулась до стола, где он лежал – стараясь не потревожить при этом кота – и посмотрела на экран. Снова этот номер. Нехорошее предчувствие комком застряло в горле, когда она ответила на звонок.
- Объект сбежал из лаборатории, - сказали ей сразу, без всяких предисловий. – Нам не удалось его остановить, и объект скрылся в неизвестном направлении за территорией института. Понесены большие потери среди оборудования и сотрудников НИИ. Вас просят срочно приехать.
Она вскочила, уронив кота на пол вместе с книгой. Гагарин обиженно мяукнул.
- Что?!
Ещё какое-то время она слушала сбивчивый доклад информатора, периодически закусывая губу и попутно спешно одеваясь. Потом нажала «отбой», лихорадочно стала рыться в сумочке в поисках ежедневника, чтобы оставить записку о том, что задержится – нарушать договорённость без предупреждения было не в её стиле – и тогда телефон зазвонил второй раз. Это была Джи.
- Эрика, у нас тут что-то непонятное случилось в исследовательском центре, там какой-то кошмар, жители близлежащих районов в панике, всех мобилизуют устранять последствия! Не знаю, чем конкретно я могу помочь, но сделаю, что смогу. Не злись, ладно?
Она на долю мгновения прикрыла глаза. Опыт говорил ей, что если обстоятельства вдруг складываются таким счастливым образом, что помогают тебе скрывать какие-нибудь не особенно чистые делишки от глаз важного для тебя человека – жди беды.
- Не злюсь, конечно. Поезжай, сладкая, только береги себя, договорились? Мне тоже в связи с этим надо отлучиться ненадолго, встретимся позже.
Вернулась Эрика только в четверть первого ночи. Джи к тому времени давно была дома: она беспокойно ходила по гостиной, нервически заламывая руки по своей привычке, и при появлении Эрики сразу бросилась к ней.
- Я волновалась за тебя, - сообщила она, как будто Эрика и так не поняла этого; хотя, чего таить, ей была приятна эта забота. – Инцидент приравнивается к чрезвычайному происшествию, город на военном положении. Говорят, из потайных лабораторий, занимающихся делами государственной безопасности, сбежал какой-то подопытный образец, то ли носитель вируса, то ли что-то ещё – нам ничего толком не сообщают, какая-то ерунда творится, честное слово. А минут десять назад по телевизору передали в прямом эфире, что в НИИ неожиданно случился пожар. Такое чувство, будто кто-то специально старался замести следы…
Она внезапно осеклась. От Эрики отчётливо пахло дымом, и на самом краю её белой юбки, обычно безупречно выглаженной и чистой, чернело длинное пятно копоти. Джи широко распахнула глаза и заглянула ей в отрешённое, усталое лицо – так внимательно, словно от ответов, которые она ожидала там найти, зависела, как минимум, чья-то жизнь.
- Ты что-нибудь знаешь обо всём этом? – спросила Джи неуловимо изменившимся тоном.
Эрика изобразила на бледном лице привычную улыбку человека, который буквально ни с кем в своей жизни не имеет права быть полностью откровенным. Эта улыбка означала: «Ты знаешь, что я солгу, если будешь настаивать на своём вопросе и дальше, не вынуждай меня делать этого». Или, может быть – «Давай просто прекратим этот разговор».
- Ну, - она потрепала Джиневру по волосам и направилась в ванную – вымыть руки. – Я же говорила, люблю смотреть на пожары. ничего не могу с собой поделать.
Джи не стала развивать тему, понимая, что вот это туманное объяснение – самое большее, чего она сможет от неё сейчас добиться. Конечно, Эрика уже упоминала как-то о своих пироманских наклонностях, и, по большому счёту, это была, на взгляд Джи, наименьшая из её проблем. Для пирокинета любовь к огню была естественна, как воздух, пусть даже у Эрики любовь эта порой принимала странные формы. Но сейчас – Джи знала это твёрдо – дело было вовсе не в этом.
Ужин благодаря некоторым уловкам современных кухонных технологий остыть всё-таки не успел, и они всё же устроили себе запланированный праздник. Зачем им это понадобилось – не смогла бы позже ответить ни одна, ни другая, потому как весь торжественный роскошный ужин не доставил им удовольствия или хотя бы успокоения для души: обе старались поддерживать неловкую, полную ощущения общей неправильности беседу, и из этого, разумеется, ничего не вышло. Эрика сначала убрала звук у продолжавшего надрываться свежими новостями телевизора, а затем и вовсе его отключила, включив взамен плейлист на проигрывателе с заранее подобранными рождественскими песнями. Это всё равно не помогло, но попыток игнорировать витающее в воздухе напряжение она так и не оставила. Поев, они отправились в гостиную.
- С Рождеством, - сказала Эрика, вручая Джи коробку с упакованным в неё свитером.
Джи, наконец-то, улыбнулась ей тоже, впервые за последние несколько дней. И эта улыбка была – тёплая и искренняя.
- Ага. И тебя тоже. С Рождеством.
Подарком Джи оказался узкий браслет явно ручной работы, собранный из двух рядов мелких ракушек, покрытых лаком. Эти ракушки Эрика узнала – а она всё думала, зачем Джи понадобилось собирать всякий мусор с побережья, когда они ездили летом к океану вдвоём. Напоминание о том редком периоде их отношений, когда целых две недели всё было, в кои-то веки, хорошо и просто. Эрика помнила тот замечательный отпуск весьма расплывчато: она провела его, как во сне, и долго ещё потом сомневалась, было ли это реальностью. Никто не беспокоил её с работы, и она специально не заходила в Интернет, не проверяла состояние бирж и курса валют, даже свою почту не просматривала. Они с Джи ездили на незамысловатые экскурсии, ели мороженое на набережной, посещали дешёвые, атмосферные кафе под открытым небом, посещали симфонические концерты и бесплатные уроки народных танцев, давились хот-догами на каких-то фестивалях и загорали днём на пляже, если загоранием можно назвать поспешное бегство в тень огромного пляжного зонта сразу после вылезания из воды.
Напоминание об этих временах, на самом деле, сейчас казалось печальной насмешкой над тем, что было когда-то. С лета много воды утекло.
Джи истолковала её молчание по-своему и начала вдруг оправдываться, в смущении теребя кончики своих волос:
- Ну, ты же знаешь, денег у меня не очень много, а брать у тебя на подарок тебе же – это совсем за гранью, к тому же, я подумала, что всё равно, наверное, не угадаю с выбором, я не знаю, что тебе можно ещё подарить, всё, что тебе нужно, ты обычно покупаешь сама. Вот я и решила, что могу, по крайней мере, сделать тебе подарок сама… мне хотелось, чтобы это было что-то символическое… Наверное, глупо вышло? Это так, безделушка, я понимаю, просто…
Эрика притянула её к себе одним рывком и крепко поцеловала. «Я понимаю, что у нас не всё гладко, - хотела сказать она. – Но, пожалуйста, проведи со мной ещё один год. Вот увидишь, у нас всё наладится.»
Она не сказала ничего.

***

- Рождество всегда переоценивали. И теперь это просто стало наиболее очевидно.
Джи обернулась через плечо, отрываясь от просмотра новостей. Эрика, совершенно невозмутимая и уже полностью одетая, допивала свой каппучино, параллельно читая утреннюю газету, выглядела так, будто всё происходящее было в порядке вещей. Между тем – между тем, по мнению Джи, всё было совсем не в порядке. Утром военное положение подтвердили официально: как многие и предполагали, в одной из лабораторий НИИ случился побег опасного экспериментального образца, и теперь образец этот скрывался где-то в городе. Пожар, случившийся вчера после его побега сразу в нескольких отделах центра, видимо, уничтожил все имевшиеся данные касательно этого образца, а все сотрудники, которые могли бы предоставить какую-либо полезную информацию, находились в больнице в крайне тяжёлом состоянии с самыми разными повреждениями: часть из них стала жертвой нападения самого образца, другая часть – пострадала при пожаре. Единственное, что удалось выяснить властям – сбежавшее существо обладает зачатками разума и обострёнными десятикратно звериными реакциями. О сверхспособностях, которыми оно наверняка обладало, умалчивалось. Свидетели, утверждавшие, что видели его на улицах, так и не смогли дать точного описания: сходились все показания лишь в том, что существо выглядит более-менее похоже на гуманоида. Бросалось оно на всех подряд, но власти настаивали, что особенно опасаться стоит жителям гетто – по большей части Рождённым. Более того, трупы, оставленные на пути сбежавшего вчера вечером, за ночь, по последним данным, начали распространять какую-то жуткую смертельную инфекцию, передающуюся воздушно-капельным путём. Жителям Города 24 не рекомендовалось выходить из своих домов без крайней на то необходимости – разумеется, исключениями были представители госслужб. Поэтому и Джи, и Эрика собирались сегодня на работу, и Джи, честно говоря, было немного страшно. Эрика же – как и всегда – была спокойна и, похоже, уверена в собственной неуязвимости.
- Причём тут Рождество?
- Ну, предполагается, что утро после него должно быть светлым и торжественным, все криминальные элементы на эти дни обязаны временно раскаяться во всех грехах и пойти раздавать награбленные деньги нищим. И всё в том же духе, - Эрика допила кофе, сложила газету и встала, отряхивая со светло-серого костюма несуществующие крошки и пылинки. – Я сегодня снова приду поздно, дорогая, у меня пресс-конференции одна за другой. А тебя подвезёт до работы и обратно мой водитель, хорошо? И – да, я велела парочке ребят из моей СБ приглядывать за тобой. Не волнуйся, я сказала им быть незаметными и ненавязчивыми.
Джи вздохнула.
- Эрика… я работаю в полиции. И окружена целый день людьми, прошедшими специальную военную подготовку. Там на меня никто не нападёт.
- Не волнуйся, мои ребята вам не помешают, я сказала им быть незаметными, - она невесомо поцеловала Джи в уголок губ, обдав изысканным ароматом духов и оставив на щеке сладковатый след светлой помады. – Удачного дня, я побежала.
Джи вздохнула повторно.
Дел в центральном управлении полиции было невпроворот, однако Джи, поскольку оперативником она не являлась, удалось вырваться на обеденный перерыв в располагавшуюся на цокольном этаже общего корпуса недорогую кофейню. Там висел на стене телевизор, и она как раз попала на очередной кусок новостей. На экране вдруг крупным планом показали знакомое до боли лицо – Джи со своим подносом с едой села за ближайший к экрану столик и взволнованно попросила прибавить звук.
- …и таким образом, со своей стороны мы можем уверить вас, что всё это – лишь небольшое недоразумение, слухи об опасности данного инцидента были сильно преувеличены.
Эрика была хорошей актрисой: сохраняя всё то же ледяное спокойствие, она одновременно смотрела в камеру с показательной долей участливости во взгляде. «Правительство позаботится о вас», говорил весь её вид, «доверьтесь властям, они знают, как лучше». Кто-то из репортёров довольно дерзко спросил её:
- Мисс Маджере, это правда, что за финансированием данного эксперимента вы наблюдали лично? Сколько денег честных налогоплательщиков ушло на разработку этого живого оружия, которое теперь угрожает мирному населению?
Эрика быстро отыскала спрашивающего взглядом в толпе, ни на секунду не дрогнув в лице – она прекрасно знала, что за малейшей её реакцией наблюдают сейчас сотни тысяч любопытных глаз.
- Да, это так, финансирование было поручено моему департаменту, это вполне естественно. В данный момент проводится тщательное расследование всех юридических и физических лиц, виновных в том, что эксперимент вышел из-под контроля. По непроверенным данным, была попытка саботажа исследования, возможно, имело место быть вмешательство неких террористических группировок, таких как всем известные «Save ages» и «Чёрные Охры». Однако совет правления сообщает: угроза будет устранена в ближайшее время, выполняйте инструкции по общественной безопасности, не выходите из дома без необходимости и не впадайте в панику. Мы готовы возместить все убытки пострадавшим гражданам и их семьям.
Это качество Эрики тоже Джи было прекрасно известно – не отвечать на вопрос прямо, а ускользать, о чём бы ни шла речь. Иногда, задумываясь о том, сколько же в своей жизни Эрика врёт, Джи приходила к неутешительному выводу, что, должно быть, почти всё, что делает Маджере – связано с какими-то махинациями.
Такое ощущение, что искренней она была только рядом с ней. Джи бы не верила в это – если бы судила только по поступкам и словам Эрики. Та могла сколько угодно называть её «милой» и «дорогой, клясться в том, что не желает ей зла и никогда не сделает ей плохого – и это не мешало ей проворачивать какие-то интриги за её спиной, не спрашивая её мнения в по-настоящему важных вопросах, не мешало и целовать других женщин. И делать вещи, которые Джи бы никогда не одобрила. Конечно, Джи сомневалась, что Эрика может подделывать и свои эмоции так же легко, как выражение лица. Эти эмоции рядом с Джи были сильными, она чувствовала их на себе постоянно, и, таким образом, только в этом Эрика была с ней честна.
Просто… иногда этого становилось мало. Камера чуть отъехала в сторону, и Джи, пользуясь случаем, бегло оглядела руки Эрики – браслета видно не было: с утра, одеваясь, Эрика специально расположила натянула браслет чуть выше запястья, ловко спрятав его под манжетой блузки. Стыдилась, наверное, носить подобную безвкусицу.

***

Вечером случилось кое-что, мягко говоря, необычное.
Придя с работы, Джи кинула в стирку новый белый свитер – она тоже надела подарок уже утром и в этот же день умудрилась пролить на него кофе – и задумчиво стала обозревать квартиру: ей смутно хотелось сделать уборку, однако она не представляла даже, с чего начать – с тех пор, как чистюля Эрика наполовину перебралась жить к ней, дом каким-то образом почти всегда находился в образцовом порядке, хотя она не только никогда не видела, чтобы Эрика убиралась, но и даже представить себе не могла такого кощунства. Джи не исключала и той версии, что грязь просто не выдерживала презрительного взгляда женщины и незаметно растворялась сама – от стыда.
Внезапно, пока она размышляла об этом, Гагарин, пришедший в гостиную поблагодарить хозяйку за куриные потроха, скормленные ему на ужин, громко зашипел в сторону входной двери и выгнул спину, вздыбив, кажется, каждую шерстинку на теле.
- А? Что такое?
Но всего через мгновение ощутила это и она: кто-то был там, снаружи, кто-то чужой. Кто-то чуждый. Замерев от ужаса, Джи могла слышать его тяжёлое, хриплое дыхание, будто их не разделяла дверь и несколько метров прихожей. Гагарин, хоть и шипел, явственно пригибался к полу и испуганно прижимал уши к голове. И у Джи возникло назойливое ощущение, что и незваный гость тоже их слышит – каждый вздох, каждый звук, каждое биение их сердец. Более того – чувствует их так хорошо, как если бы видел их напрямую через дверь. Рефлекторно зажав себе рот рукой, хотя в этом наверняка не было никакого смысла, Джи скосила глаза на телефон, брошенный ей на журнальный столик в гостиной. Успеет ли она хотя бы добраться до него, прежде чем неизвестный ворвётся в дом? Да и кому звонить – полиция прибудет, как минимум, через несколько минут после звонка. Подчинённые Эрики, два дюжих телохранителя, таскавшихся за Джи весь день, в дом допущены не были – к тому моменту, как Джи добралась домой, у неё кончилось терпение, и она велела им возвращаться к своей нанимательнице под тем предлогом, что задание охранять её на этот день они уже выполнили. Как выяснилось, сделала она это совершенно зря…
Поток чужих эмоций целенаправленно хлынул на неё из-за двери – да с такой силой, что она распознавала каждую из этих эмоций с потрясающей чёткостью, какой никогда не могла бы добиться посредством только лишь своей способности. Её буквально оглушило волной боли-страха-злости-непонимания-обиды, и пока она задыхалась, тщетно пытаясь отделить свои чувства от навязанных, гость, будто желая её добить, послал прямиком в её голову хаос смазанных пятен-воспоминаний. Смутные лица родителей, детство на улицах, потом – какие-то люди в халатах, колба в человеческий рост и мир, искажённый восприятием через толстое стекло и окружающий формалин. С какого-то момента воспоминания становились совсем обрывочными и невразумительными, словно фокус камеры то терял, то снова набирал резкость. Первые вылазки из колбы, прогулки по ночной лаборатории, человек, что-то объясняющий на ухо и ведущий сквозь пустынные коридоры. Какая-то женщина, отделённая всё тем же стеклом, вся одетая в белое, с серебристыми волосами – её взгляд был холодным, оценивающим, равнодушным, с некоторым брезгливым любопытством, как если бы она смотрела на какую-нибудь забавную букашку, вздумавшую зашевелиться после того, как её растоптали…
Тут собственные эмоции Джи пересилили – и контакт прервался. Тяжело дыша, она, не осознавая своих действий, отступила назад, наткнулась на кресло и медленно осела в него, чуть не промахнувшись. Дышала она загнанно, и мокрая от пота чёлка липла ко лбу – Джи чувствовала себя так, будто пробежала пару-тройку километров за тридцать секунд. Колени и пальцы рук ощутимо дрожали. Она и раньше сталкивалась по жизни с мощными менталистами, но, определённо, ни один из них не был мощным настолько. Это создание не оставляло её разуму ни шанса на сопротивление. И теперь – теперь она знала, зачем он (всё-таки «он», не «оно») пришёл сюда. Его привёл знакомый запах.
- Уходи, - проговорила она шёпотом, не в силах повысить голос, но уверенная, что услышат её и так. – Уходи, её здесь нет. Здесь только я, а я тебе не нужна.
Пульс её никак не желал приходить в норму. Хриплое дыхание снаружи не удалялось тоже. Она ощутила некий вопросительный посыл: гость сомневался.
- Нет! – она сгребла жалобно мяучащего у её ног кота в охапку и крепко прижала животное к себе в каком-то детском жесте защиты. – Уходи! Она не придёт! Убирайся, слышишь? Она больше сюда не придёт!
Он посомневался ещё немного. Джи зажмурилась; от конечностей дрожь передалась всему её телу. Дом замер в напряжённом ожидании.
А затем всё просто пропало.
Она не слышала шагов – лишь на короткое ужасное мгновение какая-то тень мелькнула в сумраке за окном – и всё стихло. Она больше не ощущала его присутствия, да и кот, до того неподвижный в её руках, сразу же заизвивался, стараясь выбраться из объятий. Джи отпустила его машинально – и только после этого смогла нормально выдохнуть.
Эрика пришла поздно. Джи безотчётно кинулась к ней и уткнулась лбом в плечо, крепко обняв – и, лишь сделав это, вдруг осознала, что ведёт себя, в точности как преданная собака, ждущая возвращения хозяина – или, в данном случае, хозяйки – домой.
- Эй, - Эрика погладила её по спине, удивлённая и растерянная. – Чего ты? Снова волновалась? Ну, всё, всё, я тут, жива-здорова. Убедилась? Теперь, будь добра, отпусти, я на этих чёртовых каблуках весь день скачу, мои ноги просят пощады.
Джи отстранилась, давая ей снять лёгкое пальто и туфли – всё, разумеется, исключительно белое. Она думала, стоит ли рассказывать Эрике о случившемся – и решила, что не станет, поскольку сама ещё не разобралась в своём ко всему этому отношении. Да, первым её порывом было защитить Эрику, уберечь её, потому что… ну, может быть, просто потому, что Эрика была неотъемлемой частью её жизни. Она была кем-то, кого Джи добровольно впустила в свой дом и в своё сердце, кем-то родным, кем-то даже ближе семьи и друзей.
Но… не были ли Эрика-которую-она-знала и Эрика-которую-она-знать-не-хотела – одним и тем же человеком?..
«Зачатки разума», говорили в новостях и называли сбежавший образец «существом». Джи теперь знала правду: он был человеком, самым настоящим, Рождённым в семье Рождённых. Он питался молоком матери во младенчестве, играл с другими детьми чуть позже, бегал, смеялся, учился чему-то – жил. А потом правительству зачем-то понадобилось сделать из него оружие против таких же, как он, Рождённых. И его лишили всего, что он имел, посадили в стеклянную колбу с формалином, пичкали наркотиками, ставили над ним всевозможные опыты по улучшению генома. И ещё был этот пожар…
А Эрике было обо всём этом известно с самого начала. И она, похоже, не чувствовала совершенно никаких угрызений совести, участвуя в чём-то подобном. Джи вдруг поняла, что за всё время их знакомства Эрика позволяла ей увидеть лишь крохотную часть себя, очередную маску для окружающих. Самую вершину огромного смертоносного айсберга, скрытого большей частью под тёмной ледяной водой.
- Так ты правда… финансировала это исследование? – спросила Джи зачем-то.
Эрика посмотрела на неё. Не улыбнулась фальшиво на этот раз – и на том спасибо. Джи начинала ненавидеть её неискреннюю улыбку.
- Да, - ответила та лаконично. – И что тебе с этого?
Джиневра пожала плечами и опустила глаза, чувствуя себя совершенно опустошённой.
- Ничего.

***

В самом зародыше их отношений, когда они ещё только предпринимали первые шаги к тому, чтобы жить вместе, неизбежно возникали всяческие мелкие трудности, связанные с проблемой налаживания совместного быта. Для начала, Эрика очень долго настаивала, чтобы именно Джи переехала к ней. Она приводила очень убедительные аргументы – вроде того, что её дом больше, просторнее, обставлен лучше, имеет множество свободных комнат и, к тому же, оснащён надёжной охранной системой. Но Джи нравилось её маленькое уютное жилище, и она, взаимно упёршись рогом, заявляла, что никуда переезжать не собирается, а Эрика, если хочет, может просто приходить к ней в гости. Откровенно говоря, дело было, в общем-то, не столько в её привязанности к своей норке, сколько в том, что в роскошном доме Эрики она чувствовала себя какой-то чужой и неприкаянной, как будто она была нищенкой из-под моста, которую по исключительному великодушию пустили погреться на часок в шикарный особняк. Кончился этот спор тем, что Эрика, и впрямь, бросила попытки её уговорить и стала просто приходить в гости время от времени. Вот только в результате эти визиты всё учащались, а в дом Джи как-то незаметно, сама собой, словно по волшебству, перекочевала добрая половина вещей Маджере: в кухонных шкафчиках появились всевозможные приправы и с два десятка сортов чая и кофе, в ящиках комода в спальне стало периодически обнаруживаться её кружевное нижнее бельё (преимущественно белое или – неожиданно – кроваво-красное, иногда – чёрное и даже лишённое кружев), журнальный столик в гостиной обзавёлся бонсаем, гардероб наполнился строгими костюмами светлых тонов и – тоже неожиданно – чёрными спортивными майками, а в ванной поселилось ошеломляющее количество разных флаконов, бутылочек и упаковок арома-масел. Точкой в этом массовом переселении вещей стали пушистые чёрные тапочки, однажды скромно возникшие у порога рядом с её коричневыми: так Джи окончательно поняла, что переезд всё же свершился. Ей подумалось тогда, что если бы Эрика точно так же поступила с её вещами – она бы просто перетаскала их обратно.
Ещё были разные взаимные притирки касательно того, кто будет первым занимать ванную с утра, какая музыка будет играть вечерами, какую программу по телевизору они будут смотреть и с чьей стороны кровати будет стоять лампа для ночного чтения. В этих вопросах в выигрыше оставалась, почему-то, всегда Эрика, Джи было проще уступить и смириться.
Однако всё это было ничто по сравнению с нешуточной войной между Эрикой и Гагариным. Как всякий избалованный хозяйкой кот, он считал себя абсолютным хозяином вверенной ему территории и очень удивился, когда эту территорию начала захватывать наглая двуногая узурпаторша. Вторженка переделывала на свой вкус все его любимые уголки в доме, намеренно сбивала его витающий по дому запах своим, постоянно шпыняла его, если он попадался ей под горячую руку и, что самое главное, постоянно отнимала у него внимание хозяйки. Он был оскорблён до глубины души и, в свою очередь, не забывал ей это выказывать при каждом удобном случае, устраивая мелкие и не очень пакости. Портил занавески с её стороны комнаты, забираясь по ним с выпущенными когтями, драл её одежду, случись ей оставить что-то лежащим без присмотра, потрошил зубами её газеты, падал ей на голову со всех шкафов и всё в таком же духе. Джи в их войну не вмешивалась – она любила питомца ровно настолько, чтобы не обращать на его дикие выходки внимания, пусть даже страдал от этого её собственный дом. Ей было смешно от того, как Эрика – успешная, сильная, невозмутимая обычно Эрика – не могла совладать с одним-единственным домашним котом.
Как-то раз Эрика пришла ужасно злая, раздражённая чем-то сверх меры. Конечно же, причину Джи тогда так и не узнала: Эрика молча, агрессивно поцеловала её у самого порога, заглянула в глаза как-то странно – как будто доказывая кому-то свою власть над ней – и, бесцеремонно пнув невовремя сунувшегося кота, отправилась в ванную. Джи ушла на кухню – и, через некоторое время вдруг услышав полный ярости крик сожительницы, поспешила обратно в прихожую. Оказалось, Гагарин успел за то время, пока Эрика принимала душ, обильно нассать в её новенькие брендовые туфли – и теперь скрывался от разгневанной женщины за напольной вешалкой, оборонительно на неё оттуда шипя. Сама Маджере, завёрнутая в одно полотенце и всё ещё мокрая, орала на него, не сдерживаясь, на полную громкость:
- Да ты хоть понимаешь, тварь, сколько они стоят?! Я поймаю тебя и оторву тебе твоё достоинство вот этими руками, клянусь, блохастый уродец!!!
Джи беззвучно смеялась, прислонившись к стене. У Эрики был такой возмущённый вид, что не засмеяться было в этот момент просто невозможно. Так бушевать из-за каких-то туфель – это казалось для Джи чем-то странным и нелепым.
- Ладно тебе, - сказала она примиряюще, улыбаясь. – С твоей-то зарплатой, думаю, ты можешь не переживать о таких пустяках. Гагарин, конечно, слегка перешёл границы, но он же, в конце концов, всего лишь кот, что с него возьмёшь. Ты ему не нравишься.
- Пустяках, говоришь? – Эрика, понизив голос, зашипела не хуже самого Гагарина. – Сейчас посмотрим, покажется ли тебе пустяком, если я сделаю из этой тупой шкуры шаурму.
И внезапно её сжатые кулаки заполыхали настоящим пламенем. Она шагнула к коту с какой-то мрачной решимостью на лице, и Джиневре как-то разом перестало быть смешно. Гагарину тоже, судя по тому, как он при виде изменившегося выражения Эрики в ужасе сжался в углу, глядя на неё огромными испуганными глазами. Поняв, что это не шутка, Джи рванулась вперёд и ухватила пирокинетку за локоть:
- Эрика! Это же просто кот! Ты что делать собралась?!
Эрика обернулась к ней, и, встретившись с ней взглядом, Джи отпрянула на чистом инстинкте самосохранения. В глазах у Эрики горела настоящая ненависть, приправленная долей хорошо контролируемого безумия. От бешенства радужная оболочка выцвела почти до белизны, и в глазах остались, казалось, лишь чёрные провалы расширенных зрачков.
- Эрика, - Джи прижалась к стене, сглотнув, но взгляда не отвела и повторила в третий раз: - Это просто кот… и просто туфли. Не сходи с ума.
Эрика о чём-то поразмыслила. И секунду спустя – всё погасло: и пламя, и гнев. Глаза её вновь обрели цвет, и она улыбнулась, как ни в чём не бывало, мягко и снисходительно:
- Ах, и правда. Это же твой питомец, и если я его поджарю – ты явно расстроишься, а это в мои планы не входит. Ладно… пусть живёт, в таком случае.
Она произнесла это так, как будто убивать беспомощных животных без особой причины, в принципе, было для неё совершенно нормальным делом, вот разве что для питомца Джи она великодушно делает исключение. Джиневра знала, что это не так: Эрика не отличалась повышенной жестокостью к братьям меньшим, просто этот день, наверное, и правда выдался у Эрики особенно неудачным, и так она просто срывала злость.
Потом Эрика нашла к коту свой подход, и они с Гагариным мистическим образом подружились. Или, вернее, научились комфортно сосуществовать с выгодой для обоих.
И всё равно Джи почему-то этот эпизод запомнился очень отчётливо.

***

Стоя у окна в своей комнате, Джи наблюдала, как Город 24 погружается в хаос.
За каких-то две недели ситуация достигла абсолютного своего апогея. Сбежавший подопытный то затаивался на время, словно кто-то намеренно его прятал, то, напротив, потрясал весь город громкими появлениями. Теперь сомнений, что кто-то помогал ему, ни у кого не осталось – это было очевидно. Объединившись с террористами, он устраивал массовую резню среди Инкубаторских – и вирус, распространявшийся от всех тел убитых, заставлял горожан спешно сжигать трупы в крематориях, как при эпидемии. Что масштабы трагедии нисколько не умаляло. Попытки разработать вакцину так и не завершились успехом, более того – ещё в первые дни большинство способных на разработку этой вакцины людей было уничтожено. Никто из пострадавших в канун Рождества при побеге образца и последующем пожаре не выжил. Люди умирали целыми сотнями за день. Рождённых же вирус не только не убивал, но и будто делал сильнее: все их способности увеличивались многократно, и, почувствовав долгожданную власть, они только рады были присоединиться к радикальным группировкам. Жители гетто словно одурели от вседозволенности, как и жители бывшей Зоны, прорвавшиеся в Город – и то, что начиналось в качестве борьбы за свои права, ожидаемо переросло в мародёрство, обилие насилия и вакханалий прямо на улицах. Полиция и спецслужбы уже не справлялись, и беспорядки быстро перерастали в начинающуюся гражданскую войну. На многочисленные требования населения обратиться за помощью к другим округам и Городам совет правления отвечал непонятными скользкими фразами, ничего, по сути, не означающими, и было ясно, что они всё ещё надеются справиться самостоятельно, дабы не привлекать излишнего внимания к последствиям собственной ошибки.
Из окна Джи были видны чёрные столпы дыма, поднимающиеся то тут, то там в городе. Ни на минуту не прекращались крики и звуки очередного погрома. Из того же окна Джи видела на асфальте перед домом окровавленную серую тушку – это был Гагарин: коту зачем-то понадобилось выбраться на улицу чуть ли не впервые в жизни, и тут же проезжавший мимо пьяный мотоциклист намеренно его задавил, сделав почётный круг по аккуратной лужайке возле дома. Джи не решилась выйти и похоронить любимца.
Когда совсем стемнело, роскошный белый Лексус, выглядящий до абсурдного неуместно на фоне творящегося в городе безумия, остановился у её дома. Джи наблюдала, как из машины выбежала Эрика и зашла в дом. Каблуки её решительно отчеканивали каждый шаг по короткой лестнице на второй этаж, потом дверь спальни распахнулась – Джи не повернулась к вошедшей.
- Мы улетаем, - заявила Эрика кратко. – Вертолёт уже ждёт возле Дома Министерства. Мои вещи в машине. Не советую, кстати, брать много – там, где мы осядем, будет возможность закупиться всем необходимым и даже больше.
Следя за ней через отражение в стекле, Джи видела, как Эрика, бросив на кровать дорожный чемодан, самостоятельно закидывает в него вещи Джиневры. Действовала она не то чтобы торопливо, но быстро и точно, не тратя времени на ненужные метания. И, разумеется, не спрашивая мнения Джи о выборе вещей.
Джи знала, что так будет. Она сделала глубокий вдох, будто собираясь прыгнуть в воду с большой высоты, закрыла глаза и, прижавшись лбом к стеклу, проговорила тихо:
- Я остаюсь.
Эрика, казалось, не слышала её, продолжая собираться. Тогда Джи всё же повернулась к ней и повторила:
- Я остаюсь, Эрика.
- Не говори чушь, - Маджере выпрямилась, сердито взглянув на неё. – Городу пришёл конец. И даже если нет – здесь уже никто не может быть в полной безопасности.
- Тогда почему нас ждёт вертолёт, а не грузовой самолёт или корабль? Почему жителей не эвакуируют?
Нахмурившись, Эрика приблизилась к ней. От неё разило нетерпением.
- Какое тебе дело до жителей, моя дорогая? Нас с тобой это не касается. Послушай, скажу тебе по секрету – есть вероятность, что вирус убивает не всех, некоторые могут быть его носителями, сами того не подозревая. К тому же, на корабль или самолёт могут проникнуть Рождённые, а это сейчас равно угрозе распространения не только эпидемии, но и опасных настроений революции. Было решено подождать с эвакуацией гражданского населения, пока мы не найдём способ устранить эту угрозу. Разрешение покинуть Город 24 есть только у привилегированных членов правительства и их семей. Всё достаточно логично, на мой взгляд. Теперь, когда я объяснила, мы можем идти?
Джи молча смотрела на неё. Она вполне могла представить себе, как это будет: новый, лучший мир, новое место, новый дом, может, даже новый кот на двоих. Эрика снова будет много врать и улыбаться людям, которых она считает за пустое место, много говорить ни о чём с экрана и делать много грязных дел в своих ослепительно-белых чистых костюмчиках от модных дизайнеров. И вокруг будут исключительно богатые чванливые существа, похожие внешне на людей, даже с зачатками разума – но не люди, нет. Кожаные мешки с начинкой из мяса с костями, дорогого алкоголя и смертельного количества самовлюблённости. Там не будет друзей из полиции, которые любили и опекали Джи, как всеобщую младшую сестрёнку, не будет родственников с их привычкой присылать Джи выпечку и свитера на праздники и спрашивать при визитах извечное «когда-же-ты-выйдешь-замуж», не будет смешного полноватого продавца из булочной на углу, который всегда делал ей скидку и называл «красавицей», не будет подруг-сплетниц, в обществе которых, по крайней мере, можно было расслабиться время от времени, не будет Гагарина… да и вообще никого из тех, кого она знала. Это будет мир для Эрики – но не для неё.
Она медленно, словно во сне или в трансе, покачала головой.
Эрика отшатнулась сперва, как от удара, застыла на секунду, словно не веря, а затем резко подалась вперёд и крепко стиснула запястье Джи.
- Джи!.. – она хотела, по всей видимости, выдать ещё одну серию аргументов, убедить её, угрожать ей, но смогла выдавить из себя только: - Не глупи!
Она сжимала её руку так крепко, что Джи стало больно, и она невольно поморщилась. Эрика не отпускала. В её взгляде читалась такая откровенная мольба, что Джи пришлось отвести глаза.
- Послушай меня… у нас всё будет по-другому, я обещаю тебе! Я устрою всё, как ты хочешь, мы могли бы поселиться вдали от всех, я найду тебе новую работу на твой вкус… Я тоже исправлюсь, хорошо? Я стану лучше, Джи. Я буду честна с тобой. Чёрт возьми, я сделаю всё, что ты попросишь! Только, пожалуйста, пойдём со мной!
У Джи жгло глаза от подступивших слёз. Ей хотелось расплакаться и обнять Эрику, спрятаться в её объятиях и согласиться на всё, что она предлагает.
Но она понимала как никогда ясно, что будет жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Поэтому она сказала только, сама поражаясь сухости своего голоса:
- Мне ничего от тебя не нужно. Я остаюсь здесь.
Эрика выпустила её запястье и снова отстранилась. Её глаза сузились в две ледяные злые щёлочки, лицо исказила гримаса ярости. Какое-то мгновение Джи спокойно думала, что сейчас она на неё набросится. Однако Эрика сумела сдержаться – и лишь прошипела ей в лицо, выплёвывая каждое слово сквозь зубы:
- Ну и сдохни здесь тогда, раз ты такая тупица! Меня это не волнует!
И она, стянув с руки браслет из ракушек и швырнув его куда-то в угол, пулей вылетела из комнаты, хлопнув дверью.
Джи отрешённо смотрела в окно, как Лексус стремительно срывается с места и скрывается в перипетиях города.
Она так и не произнесла того, что действительно хотела: «Останься со мной».